Ян Рокотов и его подельнники

Полвека назад, в июле 1961 года, завершилось одно из самых громких расстрельных уголовных дел эпохи правления Хрущева. Главными фигурантами дела были — 33-летний Ян Рокотов, человек без определенных занятий или, как раньше говорили, тунеядец, а также его ровесник, Дмитрий Яковлев, аспирант Плехановского института и 24-летний студент Владислав Файбишенко. Но были ли они главными персонажами всего московского черного рынка? Этот вопрос навсегда остался без ответа.

Черный рынок располагался на «плешке» – так на блатном жаргоне называлось пространство от Пушкинской площади до гостиниц «Националь» и «Москва». По ней с утра до ночи сновали «бегунки» и рысаки», скупавшие, в основном у иностранцев, валюту, золотые монеты и прочие ценности. Дальше товар шел по цепочке — «шефам», от них — к «купцам». Среди последних и было упомянутое трио. Они перепродавали ценности, «наваривая» солидные проценты.

Дело было выгодным, но опасным: над молодыми людьми камнем, в любую секунду готовым свалиться на грешные головы, «висела» тяжкая, но тогда еще не расстрельная 88-я статья советского уголовного кодекса.

«Деньги просто рекою текли» — это про них. Ловчили не только с чужими, но и облапошивали своих.

Однажды, когда подельнику срочно понадобились «лошадки» — фунты стерлингов, Рокотов вызвался помочь. Взял у него сумку, набитую рублями и тут же под окнами, на глазах у «коллег» разыграл спектакль. К нему бросились двое, заломили руки и усадили в машину. Видевший все это покупатель мгновенно исчез, а «оперативниками» оказались приятели Рокотова, с которыми он поделился добычей.

Как-то компаньоны сделали «динамо» старому валютчику, который уже худо видел, дурно слышал, но из «дела» не уходил. Бросили наживку: мол, один араб – загримировали, конечно, своего — хочет продать несколько сотен золотых монет. Жадный старик клюнул, но вместо сокровищ получил от «иностранца»… аккуратные кружочки из свинца. И, разумеется, лишился внушительной суммы.

Пожалуй, самой колоритной фигурой в этом трио был Рокотов. Но и самая загадочной – биография его рваная, склеенная из клочков фактов и домыслов, разбитая многоточиями и обрамленная вопросами. Что быль, что небыль — неведомо. Кстати, в недавнем документальном фильме «Короли без капусты» можно отыскать штрихи к портрету Рокотова…

У него была «мощная» фамилия — Рокотов, полное противоречие облику. Худощавый, невысокий, с застывшей в одном глазу — второй потерял в детстве — настороженностью. И выглядел опытнее, старше своего возраста.

А имя ему было «впору» — мягкое, задумчивое. Казалось, что Ян и впрямь все время находится в поиске. Но бурный поток его мыслей всегда выплескивался за границы дозволенного законом.

За несколько лет Рокотов изрядно, причем не только по советским меркам, разбогател, но куда с этим добром деться, не знал. Только мечтать не возбранялось. И в рестораны регулярно захаживать: самым любимым был «Арагви», где он слыл завсегдатаем и знатоком хорошей кухни. В метро не толкался, ездил на такси, хотя средства позволяли заказывать самолет.

Жил Ян — скромнее не придумаешь: делил тесную комнатушку в коммуналке на Божедомке с теткой-инвалидом. Хотя мог кооперативную квартиру — и не одну — легко построить.

Кстати, когда Рокотова арестовали, у него изъяли – с ума сойти! — 344 тысячи рублей, 1524 золотые монеты и… Следователи оценили все его состояние в полтора миллиона долларов.

Держать такие сокровища дома он боялся. Угрюмо озираясь, таскал «золотой» чемодан по всей Москве — из дома в дом, от приятелей к любовницам. Уже не отпускала, скреблась мыслишка: либо продадут, либо предадут. Да и был Ян уже «под колпаком», ощущая слежку всем своим нутром, к которому намертво прилип страх. Просыпался ночью, прислушиваясь к шагам на лестнице и ожидая протяжного, требовательного звонка в дверь…

Из письма отца Рокотова Хрущеву:
… Суд осудил Рокотова за тяжесть совершенного им преступления не по той статье Уголовного кодекса, которая действовала во время совершения им преступления, дав ему самый большой срок наказания — 15 лет по статье, которая вышла после того, когда Рокотов был арестован. Таким образом, к нему уже был применен закон обратной силы…

При создавшейся угрозе применения смертной казни Рокотову, я обязан обратиться к Вам и верю, и надеюсь в возможность предотвратить расстрел, принимая во внимание:

1. Рокотов не закоренелый преступник, преступление им совершено впервые.
   
2. Во время следствия и суда он чистосердечно признался и раскаялся, осознал свою преступную деятельность и благодаря его искренним показаниям помог следствию и суду раскрыть и других участников преступления, что он не воспользовался деньгами, как другие преступники, и не имел ни машины, ни дачи, не пьянствовал, жил в захудалой комнатушке.

Поэтому я как отец, оставшийся на старости лет без двух ног, прошу учесть вышеизложенные смягчающие вину обстоятельства…

Не дайте совершиться беде несправедливого и незаконного применения смертной казни.
В круг знакомых Рокотова входили, разумеется, и женщины. Между прочим, его подругой была бывшая любовница Берии, которой Ян, по слухам купил квартиру в центре Москвы.

Неведомо, вспоминали ли они – мельком ли, подробно – зловещего покойника. Впрочем, наверняка… Рокотову, возможно, льстило, что главный тюремщик Союза уже истлел в могиле, а он, недавний зэк, делит постель с его женщиной.

Говорят, что она после Яна опасалась новых знакомств: было два любовника, обоих расстреляли…

Да, Рокотов уже сидел. За что? Он рассказывал о том времени нехотя: учился на юридическом факультете университета и на него – отчего-то обратили внимание. Понятно, кто и откуда…

За ним пришли, но Ян каким-то образом от нежданных визитеров сумел улизнуть. И пришел просить помощи у известного следователя и писателя Льва Шейнина. Он, если верить Рокотову, был женат на его родственнице. Понятно, что хозяин дома гостю был, мягко говоря, не рад. Но денег дал и выставил за дверь.

Несколько месяцев беглец скрывался, но его, в конце концов, настигли. Суд приговорил его по печально известной 58-й статье к восьми годам.

Лагерная жизнь основательно поломала Яна – был он худ, слаб, на лесоповале план не выполнял, за что был не раз жестоко бит – и охранниками, и своими же товарищами. Вышел на свободу, как миллионы таких же бедолаг: умер товарищ Сталин.

Рокотов вернулся в Москву, восстановился в университете. Но прежнюю, разбитую вдребезги жизнь склеивать не стал, а начал новую — ту самую, что привела к гибели.

Из письма в ЦК КПСС:
…Мы, простые советские люди, сотрудники Московского завода приборов, убедительно просим вас быть беспощадными к этим отбросам, жалким подонкам и негодяям, гадкие души которых пусты, а они набрались наглости и перестали уважать советский строй.

Они хуже предателей, они давно уже трупы, и мы просим вас, чтобы таким же другим неповадно было, приговорить всю эту преступную шайку к высшей мере наказания — расстрелу, чтобы не поганили они впредь неподкупную репутацию честных советских людей, не дышали с нами одним воздухом и не смели называться гражданами СССР…
…Сто раз перепрятывал он свой проклятый чемодан и, в конце концов, на нем погорел. Пришел в камеру хранения на Ярославском вокзале. Привычно огляделся – вроде все ничего подозрительного.

Сунул квитанцию кладовщику. И тут рядом возник суетливый мужик: «Можно у вас лыжи оставить до вечера? Буквально на несколько часов…» Ян еще успел подумать: «Чудак какой-то. И куда он тащит эти деревяшки летом…»

А кладовщик уже тащил его чемодан. Ян взял его и тут же почувствовал на себе железную хватку «лыжника». Попытался освободиться, закричал, что это не его вещи…

Рокотову, по заверению следователя, «светило» по 88-й статье лет пять, не больше. По закону, кстати, давали до восьми. Следователь добавил, подмигнув: «Если еще примерно будете себя вести, Ян Тимофеевич, то годика через три освободитесь по УДО…»

Говорили даже, будто (прямо как в известном фильме: «Есть подозрения, мил человек, что ты стукачок…») Рокотов служил осведомителем. И вправе был надеяться на снисхождение. Потому и ловчить ему давали, но до определенных пределов, а он их, в запальчивости, переступил.

Яна пытались «отмазать», но против кремлевского «лома» не было приема. Но об этом потом…

«После ареста Рокотова и его подельников появились статьи о безумных кутежах Яна Косого, об актрисах и манекенщицах, которых он содержал, о шикарных квартирах и дачах, — писал в книге «Криминальная Москва» писатель Эдуард Хруцкий. — Могу сразу сказать — все это туфта. Его арестовали в том же самом сером костюме, и на суде он был в нем.

На суде Ян выглядел спокойным. Думаю, то, что нашли у него в тайнике, было далеко не все. Он охотно давал показания, понимая, что с судом ссориться не надо...»

Но однажды Рокотову, уже расслабленному и обмякшему в предчувствии нового срока, привиделся жуткий сон: вокруг мелькали какие-то тени и его в полном мраке куда-то волокли. Проснувшись, он мелко задрожал, хотя причин для паники вроде не было.

Делами Рокотова, Файбишенко и Яковлева, к их несчастью, неожиданно заинтересовался сам хозяин Кремля.

На пресс-конференции в Западном Берлине Хрущев, по привычке отчего-то распаляясь, назвал город «грязным болотом спекуляции». Кто-то в ответ огрызнулся: «Да такого черного рынка, как в вашей Москве, во всем мире нет!»

Никита Сергеевич мигом побагровел. Вернувшись в Москву, он затребовал к себе все крупные дела по валюте. Листая, хмурился. Тут-то и наткнулся Никита Сергеевич на историю похождений известной троицы.

«Сколько им дадут?» — хмуро спросил он ответственного работника КГБ и напрягся, готовясь к очередному негодующему окрику…

Незадолго до этого Указ Президиума Верховного Совета СССР ужесточил наказание за незаконные валютные операции – до 15 лет. Но валютчиков взяли, когда больше восьми дать им не могли. Как известно, во всем мире принято судить по тем законам, которые существуют во время совершения преступления. Это правило действует со времен римского права. То есть, закон не имеет обратной силы.

Знал ли об этом советский руководитель? Может, не знал, но и знать не желал.

«Всего восемь? — зло изумился Хрущев. – Такой срок за подрыв советской экономики? Да за него самих судей судить надо!»

И выкрикнул назидательно: «Наказать примерно, по всей строгости!»

Мосгорсуд приговорил Рокотова и Файбишенко к пятнадцати годам заключения. Но тут же пошли разговоры, что и этого мало…

На партийном пленуме Хрущев опять кричал. Генеральный прокурор СССР Руденко покрывался красными пятнами. Председатель Верховного суда Горкин, наоборот, был белый, как чистый лист еще не заполненного приговора.

Было назначено новое судебное разбирательство. К нему подоспел новенький Указ «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях». В него была вписана «высшая мера» — специально для подсудимых.

На втором суде Рокотов держался независимо, часто вступал в споры с прокурором и судьями. Хотя, конечно, понимал, что участь его практически решена. «Они все равно меня расстреляют», — улыбнулся Ян серыми, пересохшими губами журналисту, который во время перерыва подошел к скамье подсудимых.

Из письма Рокотова Хрущеву:
…Я приговорен к расстрелу. Преступление мое заключается в том, что я спекулировал иностранной валютой и золотыми монетами. Ко мне два раза применяли обратную силу закона… Я очень прошу Вас сохранить мне жизнь. Во многом я заблуждался. Сейчас я переродился и совершенно другой человек… Ведь я не убийца, не шпион, не бандит. Сейчас у меня прояснился ум, я хочу жить и вместе с советскими людьми строить коммунизм…
Из письма Файбишенко Хрущеву:
Дорогой Никита Сергеевич! Меня к Вам не пустили, мои письма до вас не дошли… Неужели расстрел юноши 24 лет, осознавшего свое преступление и искренне желающего исправиться, более гуманный акт, чем то, что из него в будущем будет настоящий человек, если оставить ему жизнь?
Старый лагерник Варлам Шаламов в те дни записал в дневнике: «Московские валютчики держались с большим достоинством, чем троцкисты в тридцатые годы». Файбишенко, который тоже не питал иллюзий, вообще отказался от адвоката: «И меня не спасете, и себе жизнь испортите».

Был еще один слух — почти невероятный. Когда жизнь его уже догорала – приговор зачитан, письмо Хрущеву осталось без ответа, — к Рокотову в камеру Бутырки вошел какой-то важный милицейский чин. Он был понурый и прятал глаза: пришел извиняться…

Ян безразлично кивнул и попросил напоследок прокатить его по Москве. И важный чин выполнил эту просьбу!

Из газеты «Правда»:
18 — 19 июля Верховный суд РСФСР… рассмотрел в открытом судебном заседании уголовное дело по обвинению Рокотова Я.Т. и Файбишенко В.П. в спекуляции валютой в особо крупных размерах… Как установлено судом, Рокотов скупил и перепродал валюты и золотых монет на сумму свыше 12 миллионов рублей, а Файбишенко скупил и перепродал валюты на общую сумму около 1 миллиона рублей (в старых денежных знаках)…

Учитывая, что Рокотов и Файбишенко совершили тяжкое государственное преступление, Верховный суд РСФСР на основании второй части статьи 25 Закона о государственных преступлениях приговорил Рокотова и Файбишенко к смертной казни — расстрелу с конфискацией всех изъятых ценностей и имущества…
Позже та же участь постигла Яковлева, хотя он, тоже по слухам, работал на органы.

…Рокотов слишком рано родился – в хрущевское ветреное, но еще резко отдававшее сталинским страхом, время. Тогда Ян был валютчик, фарцовщик – преступник.

Сейчас он бы не сидел в камере, а улыбался в камеру, дельно рассуждал и давал умные советы. Журналисты строились бы в очередь, чтобы взять интервью у Яна Тимофеевича Рокотова – благообразного, аккуратного старичка-миллиардера. Или, по-современному, олигарха.

Говорят, Хрущев на склоне жизни, заметно подобрел. Многих вспоминал, о содеянном жалел. Мол, сейчас такого бы точно не допустил. Устроил бы все по справедливости.

И кто знает, может, тогда он вспомнил и Рокотова, и двух его товарищей по несчастью?